Пожалуй, единственное, с чем можно сравнить текущее эмоциональное состояние, – это с моментом, когда я, утратив дар речи, наблюдала по телевизору падение Башен-Близнецов в Нью-Йорке 11 сентября 2001. Острое ощущение, что мир не будет прежним, помноженное на прямой эфир.
Это можно назвать ощущением События, которое захлестывает тебя целиком и которое намного превосходит возможность осознать его здесь и сейчас. Собственно, мы присутствуем в тот момент, когда процесс происходящего События отключает аналитический аппарат, делает
И здесь становится особенно понятным, что рациональное восприятие действительности дает колоссальную трещину на наших глазах – ибо то, что происходит, крайне сложно понять или объяснить с рациональной точки зрения.
И тогда на первый план выходит миф. Именно миф – или, шире, философское иносказание, – предоставляет возможность косвенно сформулировать то, невозможно выговорить напрямую.
Наверное, самый яркий пример подобного мифа – сюжет о гибели Бальдра в «Младшей Эдде». Она описана так: «Когда Бальдр упал, язык перестал слушаться асов, и не повиновались им руки, чтобы поднять его. Они смотрели один на другого, и у всех была одна мысль - о том, кто это сделал. Но мстить было нельзя: было то место для всех священно. И когда асы попытались говорить, сначала был слышен только плач, ибо никто не мог поведать другому словами о своей скорби».
Сходный момент схвачен А. Блоком в «Двенадцати», поэме, которая представляет собой попытку ремифологизации постреволюционной (де факто – постапокалиптической) реальности Второго Пришествия - «улица корчится безъязыкая».
А язык необходим – поскольку без него невозможно ни зафиксировать происходящее, ни сохранить память. И здесь приходит на ум третий пример, принадлежащий создателю самой мощной мифологии ХХ века – Дж.Р.Р. Толкину. Накануне колоссальной битвы добра и зла, когда никто не может сказать, куда склонится чаша весов, один герой говорит другому (совершенно негероическому хоббиту, к слову): «И надежду сбережем, и память – не здесь, так где-нибудь в зеленой укромной ложбине».
Этому очень хочется верить – как и тому, что Толкин, принимавший участие в Первой мировой войне и переживший Вторую мировую, знал, о чем говорил.